Интервью

Вызов, провокация, тревожащие аудиторию постеры, новые форматы и многое другое - ключевые моменты пиар-кампаний фильмов Ларса фон Триера, и в частности - "Нимфоманки", премьера которой состоится в Копенгагене на Рождество. За эти важные детали, без которых фон Триер вызывал бы не столь массовый ажиотаж, отвечает Марианна Слот  - его давний друг и сопродюсер всех его фильмов за последние двадцать лет.

Наверное, вы слышали этот вопрос уже сто раз, но...

Господи, надеюсь, это не вопрос про историю с прошлым Каннским фестивалем?! Я слышала его столько раз, что уже перестала на него отвечать, так что давайте, пожалуйста, обойдемся без выяснения того, что там произошло.

Не беспокойтесь, речь не об этом! Как вы познакомились с Ларсом фон Триером?

А, ну слава богу. Смотрите, это очень долгая история: когда мне было восемнадцать, я переехала из Дании в Париж – я с десяти лет знала, что жить нужно в Париже, а до восемнадцати меня бы туда просто никто не отпустил. Я больше увлекалась театром, но работу найти было сложно, и я решила пройти собеседование в компании, которая занималась кинотеатральным прокатом. Я приходила туда пять раз, четыре раза со мной даже разговаривать не хотели, а на пятый – взяли, и одним из первых моих заданий стала организация ретроспективы фильмов Дрейера, приуроченной к его столетию.

Проведя ее в Париже, мы с удивлением узнали, что в Дании, на родине Дрейера, по поводу этой даты не предприняли ровным счетом ничего. И тогда мы повезли нашу ретроспективу – пленки из французских архивов! – чтобы показать их в Копенгагене, в том кинотеатре, где Дрейер какое-то время работал. Это было скандальное мероприятие, мы были злы на такое положение дел – устроили пикет около кинотеатра и большую полемику в прессе. В Дании вообще так себя вести не принято, это, скорее, как раз очень по-французски. Триер, большой поклонник Дрейера и вообще человек, переживающий за кинематограф, принимал в этих событиях активное участие. Тогда я и столкнулась с ним впервые, хотя он, думаю, этого не помнит.

Второй раз я встретила его года два спустя уже в Париже – он приехал представлять «Эпидемию» на фестивале датского кино. Я была приставлена к нему в качестве переводчика, он подошел ко мне перед началом фильма и сказал: «Спасибо, но я прекрасно справлюсь сам, мне не нужен переводчик». Потом он снял «Европу», и примерно тогда я сказала его постоянному датскому продюсеру Питеру Ольбеку, что хотела бы предложить ему свои услуги по продвижению фильма во Франции. Мы пообщались, а потом я узнала, что они начали работать с кем-то другим, и я, конечно, была в ярости. В итоге там у них ничего не вышло, случилась какая-то полная катастрофа, и они вернулись ко мне. А так как я была рассержена, но они знали, что я люблю икру и водку, то устроили мне шумный вечер уговоров в русском стиле. Они оба ужасно веселые, и, конечно, меня не пришлось долго уговаривать. С тех пор мы и работаем вместе.

Между «Догмой-95» и «Нимфоманкой» прошло 18 лет. «Догма» настаивала на том, что техника и стилистика фильма менее важны, чем сюжет и персонажи. «Нимфоманка», «Меланхолия», даже «Антихрист» – торжество стиля, особенно в контексте пиар-кампаний. Что для вас изменилось в процессе продюсирования за этот период?

Отличный вопрос. Мне кажется, что Ларс, конечно, больше в курсе этих изменений, чем я: он режиссер, который очень тщательно, последовательно выстраивает свою фильмографию. Он не выбирает из миллиона разных идей, а всегда уверен в том, что делает. Так что все стратегии продвижения его фильмов зависят в первую очередь от него.

То есть все эти пиар-кампании – это часть художественного замысла?

Нет. Я имела в виду, что наши пиар-кампании – это не такая важная часть искусства, как многим кажется, скорее, необходимое дополнение. Мы пытаемся подхватить замысел режиссера – любого, не только Ларса – и обеспечить ему коммуникацию с окружающим миром.

Вам не кажется, что в последние годы в плане распространения независимое кино во многом уравнялось в правах с продукцией мейджоров. Интернет и торренты на всех одни.

Если в чем независимое кино и может соперничать с мейджорами, то разве что в скорости производства. Но донести независимый фильм до зрителя – тяжелая и часто практически невыполнимая задача. Попасть в общие для всех каналы распространения довольно легко – в том смысле, что любой человек на земле теоретически может посмотреть любой фильм. Только откуда он о нем узнает? Почему решит смотреть именно его? Мне как продюсеру необходимо найти ответы на все эти вопросы. Для этого нужны специальные площадки – вроде фестиваля Tribeca. Плюс укрепление института кураторства. Людям всегда нужны авторитеты, и когда уважаемый ими критик или кинодеятель составляет программу того или иного фестиваля, каждый фильм этой программы с огромной долей вероятности приобретет свою аудиторию.

Но если говорить о по-настоящему эффективных каналах, то тут есть только Каннский кинофестиваль. Если фильм попадает в его программу, о нем узнают все, и более того – изначально будут настроены к нему положительно. Ни один фестиваль мира не дает таких гарантий.

Вы считаете, фестивали по-прежнему актуальное звено для независимого продюсера, для того чтобы пробить фильм в прокат? Или все это превратилось исключительно в статусную историю?

Смотря о каких фестивалях идет речь. Каннский фестиваль – безусловно, да. Если ваш фильм был в Канне – это, безусловно, гарант качества. Потому что Каннский фестиваль – это, строго говоря, единственный фестиваль в мире. Я имела счастье, мне повезло, что многие фильмы, которые я продюсировала, попадали в его программу, и конечно, после того, что произошло, – ну, вы знаете, – с фильмами Ларса стало гораздо сложнее. А так, любому фильму – участнику Каннского конкурса обеспечена долгая и счастливая жизнь в прокате. Я видела это своими глазами много раз. Остальные фестивали – вроде Венеции или Берлина – не имеют такого значения, это как раз, как вы говорите, статусная история. Мы счастливы, что нас туда зовут, но все это довольно бесполезно.

Вы работали с фильмами из разных стран, можете назвать факторы, сильнее всего влияющие на кинопроизводство?

Грамотная политика государства в отношении киноиндустрии – один из них. Это касается не только финансирования, но и информационной поддержки. Во Франции, например, с этим все отлично – от рекламы до госфинансирования, и это касается не только фильмов, принадлежащих компаниям-мейджорам, но и независимого кино. Кажется, это называется – «здоровая культурная политика». У вас в России, видимо, не так, да?

У нас пока только разговоры о культурной политике.

Вот в Дании, например, все было наоборот: компания Ларса, Zentropa, повлияла на датское кино в целом гораздо больше, чем любой мейджор. В общем, надеюсь, что вы как-нибудь разберетесь, говорят, что ситуация с вашими фильмами, которые производят мейджоры, улучшилась, так что есть надежда, что и с независимым кино тоже станет лучше. Тем более что я вижу ваше независимое кино на фестивалях – и это первоклассное кино. Так что все у вас будет в порядке, по крайней мере на международном уровне.

А есть ли какие-нибудь российские режиссеры, которых вы хотели бы продюсировать?

«Портрет в Сумерках» Ангелины Никоновой и Ольги Дыховичной – отличное, по-моему, кино. Хорошо прошло во Франции. Если они когда-нибудь будут нуждаться в моих услугах, я буду рада им помочь.

Марианна, а каковы ваши приоритеты как продюсера?

Чтобы фильм был готов! Если серьезно, это интересный вопрос, учитывая то, что я всей душой болею за независимое кино. А это не самые простые фильмы, если говорить о поиске финансирования или прокатных ожиданиях. Я занимаюсь этим последние двадцать лет, и в последние годы ситуация стала сложнее, потому что в связи с увеличением распространения телевизионного контента и продукции компаний-мейджоров найти финансирование для независимых фильмов стало гораздо сложнее. Но мы до сих пор как-то делаем это, до сих пор ищем финансирование, и нам до сих пор удается сделать так, чтобы уже снятые фильмы хорошо сработали в прокате. Важно понимать логику фильма, который продвигаешь, – тогда вы сможете убедить кого-нибудь дать вам деньги на фильм.

А что должен сделать режиссер, чтобы вы взялись продюсировать его фильм?

Ну ему просто надо быть хорошим режиссером! На самом деле я делала фильмы во многих странах, с разными режиссерами, и, во-первых, это, конечно же, всегда вопрос таланта, во-вторых, это не главное – потому что продюсеру важно в первую очередь найти общий язык с режиссером: вы должны понимать друг друга, вам же придется провести слишком много времени вместе. Делить деньги, опять же. Работать с режиссером – это как встречаться с кем-нибудь, надо быть готовой ко всему. Сложно работать с человеком, который вам не близок.

Как вы придумывали рекламную кампанию «Нимфоманки»? Всю эту историю с тем, что Ларс не дает интервью, похабным постером, рассылкой тизеров в газеты и прочее?

Просто мы не успели закончить фильм в срок, и то, о чем вы говорите, – это, мне кажется, красивый и умный способ выиграть время и поддержать зрительский интерес. Вы ведь заметили, наверное, что вся рекламная кампания строится на идее желания. Наша задача в том, чтобы люди желали этот фильм, хотели его. А «Нимфоманка» – это поистине сокрушительное кино, уж поверьте. Поэтому в затеянной нами игре нет никакой надуманности, наоборот, все, что сейчас происходит с фильмом в информационном пространстве, кажется очень логичным.

Каким образом вы формируете бюджет фильмов Ларса фон Триера – и в частности – «Нимфоманки»?

О, ну тут все просто. У нас в Дании отличная система госсубсидий, которые распределяет институт датского кинематографа, – независимые режиссеры за счет него и живут. Каждый проект рассматривают эксперты и принимают решение – и так уж исторически сложилось, что компания Ларса и Питера (Йенсена, совладельца компании Zentropa. – Прим. Variety) всегда была у них в фаворитах. После нее шла компания Nordisk Film, но после слияния в 2008-м мы, можно сказать, вернули себе монополию на господдержку. Конечно, этих денег никогда не хватает, и к финансированию фильмов Ларса мы обычно привлекаем зарубежные студии – в основном крупные, вроде Canal+. Бюджет «Нимфоманки» скромный – около 11 млн евро, потому что многие нам в этот раз отказали, и в итоге мы делаем этот фильм совместно с Heimatfilm – немецкой компанией, поддерживающей фильмы берлинской школы. Наша основная задача – скомпоновать бюджет таким образом, чтобы Ларс мог ощущать полную финансовую независимость.

Вы отправите «Нимфоманку» на какой-нибудь большой фестиваль?

Увы, нет. Мы не успели закончить фильм до Канна и не можем позволить себе ждать еще полгода до следующего фестиваля. Так что премьера состоится в Копенгагене, на Рождество, потому что нам – ну то есть Ларсу – кажется, что это лучший рождественский фильм на свете. Потом он сразу выйдет в прокат.

Полностью интервью с Марианной Слот читайте в июльском номере Variety Russia