Рецензия

На экране рыжая женщина с глазами уссурийской тигрицы, делает реплику в сторону. «Мне изменяет муж». – «Сочувствую», - также в неизвестное пространство отвечает лежащий перед нею полуголый, симпатичный мужчина. «Нет-нет, не торопитесь – это пока диспансеризация». «Он изменяет мне с вашей женой», - обращаясь совсем уж к космическим далям, - продолжает женщина.

Завязку сюжета благодаря проворному пиару знают многие. Что будет дальше – тоже ясно. Дальше Он (Деян Лилич) и Она (Франциска Петри) будут страдать то на пару, то каждый в одиночестве, а та, Другая Пара (Андрей Щетинин и Альбина Джанабаева), в какой-то момент выпадет голышом из окна, да так и застынет на осенней земле в позе счастья. И зритель должен быть готов к тому, что он так никогда и не узнает, были ли причастны к выпадению обманутые супруги.

Потом Она продерется через лес, по дороге скинув старую одежду, как отмершую кожу, и, переодевшись в новое, выйдет из леса в иную жизнь. Там, в новой жизни, - новый муж (Артурс Скрастиньш), любящий и печальный, но, когда-то инфицированная изменой, героиня теперь практикует адюльтер в собственной постели.

Серебренников – из тех режиссеров, деятельность которых аккуратно и эффективно строится на редком понимании требования момента. Когда в середине прошлого десятилетия российский кинематограф почувствовал голод по части нового киноязыка – появилась картина «Изображая жертву». Когда все наелись нового языка и отвалились в ожидании пикантного десерта, он подал «Юрьев день» - яркую матрешку с угрюмо-обличительным выражением лица. Теперь убийственная хохлома в багровых тонах естественным путем уступила место всему, что может иметь префикс «над», - над-национальное, над-языковое, над-эмоциональное. Дух веет где захочет, словом. Был бы дух. Но его надо еще уметь правильно распределить – иначе случится одышка.

«Измена» - кино одышливое. Оно ступает на длинную дистанцию, не позаботившись о том, что составляет главное дыхание всякого фильма, - об эмоциях. Эмоции вроде завезли, но забыли разморозить. Одна из лучших и претендующих на самую драматичную сцена, в которой героиня выбривает чуть ли не все части тела бритвой погибшего мужа, словно пытаясь запомнить любимого телом, впитать его в себя, давно уже нелюбимую, - повисает мертвым отражением самой себя. В сцене похорон неверных супругов зал вдруг начинает смеяться, вдруг почуяв черную комедию.

Здесь даже камера немыслимо холодна и надменна – в руках Олега Лукичева она похожа на язвительную старую деву, охотно описывающую все мельчайшие недостатки соседей, которые те сочли бы за благо скрыть.

Может, поэтому латышская актриса Гуна Зариня в роли следовательши без ярко выраженных половых признаков и стала одной из главных удач фильма, что она честно играет существо, лишенное духа, души и эмоций. И потому от неожиданного шевеления в ней женского начала чувствуешь конец холоду. Но он возвращается, как только все остальные вновь начинают изображать жертвы.