Рецензия

Маститые режиссеры Паоло и Витторио Тавиани обратились к отнюдь не новой теме тюремного театра и создали полудокументальный фильм, который вроде бы всем хорош, но дает маловато пищи для размышлений.

Приставка «полу-» объясняется тем, что каждая реплика в «Цезаре», даже произнесенная в сторону, кажется тщательно отрепетированной, хотя сами арестанты – очень даже настоящие: эти люди действительно отбывают сроки. Привлечение заключенных к постановке «Юлия Цезаря», конечно, придает фильму дополнительное измерение, но что оно призвано означать, братья Тавиани, похоже, понимают не до конца. В результате получилась небезынтересная, временами эффектная диковинка, которая может даже рассчитывать на условно-досрочное освобождение из фестивального острога на поруки артхаусных прокатчиков.   

В Ребиббии – римской колонии строгого режима, где нашли временное (или постоянное) пристанище мафиози, убийцы и наркоторговцы, – уже много лет работает театр. Объединив усилия с тамошним режиссером, Фабио Кавалли, Тавиани ввели в ткань шекспировской пьесы размышления узников, значительно сократили исходный текст и усугубили концептуальное начало, когда предложили актерам адаптировать стандартный итальянский перевод под их местные диалекты.

Обрамленный цветными отрывками из настоящего спектакля, фильм, по большей части, снят в потрясающем черно-белом формате и состоит из отдельных сцен, репетиций и реакции арестантов на происходящее. И хотя Тавиани стремятся подчеркнуть ужас тюремного заключения, частая смена места действия нивелирует ощущение ограниченности пространства. В последней сцене, например, Брут (Сальваторе Стриано) и Кассий (Козимо Рега) сняты на фоне белоснежного неба под аккомпанемент звуков природы. В следующей сцене оба возвращаются в свои камеры, как бы спуская зрителя с небес на землю, но предыдущий образ безграничного простора превращает тюремные стены в декорации.  

Искусственности прибавляет и тот факт, что Стриано на самом деле выпустили еще в 2006 году, а в Ребиббию он вернулся специально для съемок (в кино он дебютировал в 2008 году в «Гоморре»). Актер он, конечно, талантливый, но его присутствие среди реальных зеков путает все карты авторам, призывающим задуматься о различиях между внутренней и внешней свободой и о несгибаемой человечности, которая выживает в застенках - буквальных и метафорических.  

С подобной задачей авторы справляются лишь отчасти. Да, жизнь в неволе – печальная штука, но эти ребята все-таки не совсем персонажи «Отверженных», и строгий режим им дали не просто так. Да, тюремная самодеятельность способствует перевоспитанию. Но что мы должны вынести из фильма, в котором злостные преступники ставят спектакль о коварном убийстве? Учитывая, насколько широкое распространение получили стереотипы об итальянской мафии, монологи о «чести», произносимые со сцены, иногда звучат скорее комически, чем трагично, вопреки авторскому замыслу.

Некоторые рассуждения о пьесе и о жизни в целом кажутся совсем уж неестественными: скорее всего, эти люди и впрямь когда-то говорили нечто подобное, но теперь повторяют слова на камеру с вымученными интонациями. Самыми удачными являются, собственно, куски их спектакля. Несмотря на внесенные изменения, герои все-таки блюдут шекспировский дух, хотя обилие региональных акцентов может смутить публику, привыкшую к каноническому тексту. Когда Деций (Хуан Дарио Бонетти) говорит: «Вот начинает уж восток светиться», – он больше напоминает  торговца, которому пора идти на базар, чем римского полководца. К тому же, речь некоторых героев, очевидно, дублирована, что тоже немного коробит. 

Практически все актеры справляются со своими ролями, но Джованни Аркури, сыгравший Цезаря, заслуживает отдельной похвалы. Его игра отличается такой физической экспрессией, такой убедительностью и живостью, что режиссеры должны уже считать, сколько ему осталось сидеть, чтобы начать заманивать в свои будущие картины прямо с порога Ребиббии. 

Симон Зампаньи, ранее служивший у Тавиани ассистентом оператора, снимает в контрастном, четком черно-белом формате без особых изысков, хотя кому-то его манера может показаться нарочитой. Музыка, в целом, сведена к минимуму, но горестная саксофонная мелодия, к сожалению, повторяется слишком часто, а пафосное крещендо на словах «Ты опозорен, Рим!» – это уже явный перебор.